Как бы банально это ни прозвучало, Высоцкий, действительно, был уникальным человеком. Беру на себя смелость утверждать, что такого, как он, в нашей истории не было. Были величайшие поэты, гениальные артисты, властители дум «прогрессивной общественности» и т.д. Но такого, который совмести бы в себе все эти качества и которого, при этом, любой человек — академик, уголовник или бомж — считал бы близким, почти родным, не было. Для многих, в том числе, большинства моих сверстников, он был учителем. Наверное, нас можно назвать «высоцким поколением». И когда замечательный писатель Владимир Новиков, автор книги о Высоцком в серии ЖЗЛ, назвал автора этих строк «высоцким человеком», это было похоже на счастье. По песням и стихам Высоцкого мы учились жить. А жить – означало думать, любить, страдать, говорить нормальным русским языком, не тем – «птичьим», который несся со съездов и телеэкранов. «До свидания, тезка, я пропитан тобой», — сказал хороший поэт через несколько дней после смерти Высоцкого. Мы все были им пропитаны. Он учил нас, не уча. Он говорил: «Это моя колея, а ты думай, ищи свою».
Фото: culture.ru
Фото: culture.ru
Мы жили в эпоху запретов, когда чиновники «раскусывали» даже эзопов язык и гнобили любое живое слово. Володя плевал на запреты, хохотал над идиотизмом нашей жизни, рвал в клочья связки, пытаясь пробиться и к нашим, и к их сердцам. Так, в третьем лице тогда называли тех, кто сидел в теплых кабинетах и управлял погрязшим в серости и лжи народом. Но и среди них ведь тоже были люди. И они на его закрытых концертах утирали слезы от смеха. И не только от смеха. Бывало, что он пел и в их шикарных кабинетах, но не блатные песенки и не сказки, а сразу с порога – «Охоту на волков». И они обалдевали: это «про нас про всех, какие к черту волки!» Но петь для широких масс часто запрещали. Попасть на его концерты было невозможно. В МГУ, где я учился, объявления о них вывешивали уже постфактум, чтобы соблюсти политес в случае «наезда» официальных органов. Мне так и не пришлось побывать на его концертах. Но он потом не раз пел мне одному во сне. И я плакал: «Володя, ты живой?». «А куда ж я денусь?!» — отвечал он мне, улыбаясь своей доброй, жесткой и ироничной улыбкой. Просыпался, и в первые минуты жить не хотелось…
Один-единственный раз посчастливилось видеть его на сцене, чудом уговорив спекулянта продать дорогущий билет на «Гамлета». Всё и сейчас помнится до мельчайших подробностей. В зал пускали минут за 15 до начала. На сцене, подпирая спиной кирпичную заднюю стенку, сидел в свитерке и джинсах худенький человек, и что-то напевал под гитару. Не знаю, что чувствует кролик перед удавом, но я (впрочем, наверное, каждый зритель тоже) просто оцепенел. И уже ни на секунду не отрывал взгляд от кумира. Все было хорошо в этом спектакле: и знаменитый вязаный занавес, и таганские первачи-актеры, и мощный любимовский пафос. Но сердце и мысль принадлежали только одному человеку. И «насытиться» им было невозможно.
Фото: ufagrad.info
Впоследствии журналистская судьба подарила мне встречи с глазу на глаз с некоторыми близкими ему людьми: Аллой Демидовой, Николаем Губенко, Валерием Золотухиным, Дальвином Щербаковым. И, конечно, с «Петровичем» — легендарным худруком Театра на Таганке Юрием Любимовым. Осмелился даже задать ему острый вопрос.
Юрий Петрович, известно, какое влияние вы оказали на Владимира Высоцкого. А он в свою очередь влиял на вас?
Безусловно! Прежде всего, своим талантом, своей яркостью и неукротимостью, темпераментом, чувствительностью к окружающему миру. Он его воспринимал болезненно и трагично. Он убегал от себя-дурного только благодаря работе…
Алле Сергеевне Демидовой я тоже задал непростой вопрос:
Театр на Таганке некоторые критики уподобляли синеблузникам. Вы с этим согласны?
Спектакли были разные. Например, в «Десяти днях, которые потрясли мир» мы были действительно похожи на синеблузников. Но потом, когда мы стали играть «Гамлета», «Жизнь Галилея», было иначе. Вот, например, Володя Высоцкий за десять лет существования нашего «Гамлета» очень менялся. Поначалу для него не существовало проблемы «Быть или не быть». Только – «Быть!» А в конце жизни его Гамлет – мудрый усталый философ, перед ним встают вечные вопросы, на которые нет ответа. В последние годы он играл Гамлета гениально!
Фото: agitpolk.ru
Оставил ли в вашей душе след Лопахин, которого играл Владимир Семенович?
Мы играли “Вишневый сад” шесть лет. И я считаю, что ни до него, ни после никто так не играл Лопахина. Недаром же Петя Трофимов говорит Лопахину: “У тебя тонкие и нежные пальцы, как у артиста. У тебя тонкая и нежная душа”. Какой еще актер, в каком театре это играл?! А Володя играл именно это! А последний монолог, тот, что после торгов, он играл на таком высочайшем уровне, как будто пел свою лучшую песню. Его Лопахин был похож на тех знаменитых Мамонтовых и Морозовых, которые трагически заканчивали свои жизни…
…После смерти Высоцкого я написала книгу. Называлась она «Владимир Высоцкий, каким помню и люблю». Писала о театральных работах, о том, как он менялся с 1964 по 1980 год. Помню последний спектакль 18 июля. Была страшная жара, а у нас – шерстяные свитера толстой ручной вязки. Мы все были мокрые, выползали на поклоны без сил. Я обернулась к Высоцкому и говорю: «А слабо сыграть еще раз?!» Все промолчали. А он говорит: «Почему слабо, давай сыграем!» Я пошла на попятный: «Нет, нет, сыграем 27-го, потом – в отпуск!» Но не успели… У многих сохранились билеты. И у меня тоже. Я хотела пригласить на спектакль прекрасного поэта Олега Чухонцева…
Фото: m24.ru
Помолчав и вздохнув, Алла Сергеевна с грустью добавила: «Раньше чувствовала, что он где-то рядом, что помогает. А теперь он высоко, далеко…»
«Чтобы там тебе пелось и, конечно, пилось» – написал тот же поэт, которого я процитировал вначале. Если это «там» есть на самом деле, то пусть ему будет покойно. Может быть, они там с Александром Сергеевичем, Сергеем Александровичем, Булатом Шалвовичем и Всеволодом Абдуловым иногда собираются выпить и попеть чуть-чуть. И не будем им мешать.
Фото: lady.mail.ru
Многие предрекали его стихам скорое забвение: дескать, его удел – 70-е. Сравнивали с милым Беранже, которого обожали современники, но напрочь забыли потомки. Другие говорили: вот Булат – это надолго, а Володя… Ну, что Володя?! Он не то, чтобы поэт, а горлан-хрипач, оравший в своих песнях-монологах о своем времени. Мэтры-стихотворцы снисходительно называли «меньшим братом». Вышло, как вы знаете, иначе. Народ, за который он рвал глотку, до сих пор его слушает: и в высоких кабинетах, и в тюрьмах, и в особняках, и в подвалах. 25 января Владимиру Высоцкому исполнилось 82. Я намеренно не пишу «бы». Потому что он – не «был». Он есть.
Автор: Павел Подкладов